6.Триумф Черчилля и закат политической карьеры

6,1.Начало Второй Мировой войны

1 сентября 1939 г. ранним утром Германия напала на Польшу. У Англии и Франции с жертвой агрессии был союзный договор, по которому обе страны должны были немедленно оказать Польше всякую, включая и военную, помощь. Предполагалось, что помощь, и уж во всяком случае объявление Англией войны Германии, последует автоматически. В действительности же правительство Чемберлена вопреки торжественно взятым им обязательствам в последний момент предприняло попытку уклониться от выполнения данных Польше обязательств и договориться с Германией о мирном разрешении польского вопроса. Практически речь шла о налаживании нового Мюнхена, на этот раз уже за счет Польши. Известный лейбористский деятель Хью Дальтон 2 сентября записал в своем дневнике следующее: “Казалось, что политика умиротворения снова достигла полного расцвета и наше слово чести, данное полякам, умышленно нарушалось”. Английский народ считал, что отступления быть не должно, что с политикой умиротворения, скандальным образом провалившейся, надлежит покончить и что Англия должна выполнить свои обязательства перед Польшей, т. е. прежде всего объявить войну фашистской Германии. Подавляющее большинство членов палаты общин придерживалось того же мнения. Невиль Чемберлен не понял, насколько изменились настроения в народе и в палате общин, и старался выиграть время в расчете на то, что удастся как-то договориться с немцами и избежать объявления войны. В палате общин 2 сентября раздавались угрожающие речи в адрес правительства. Депутаты требовали, чтобы Англия сдержала данное Польше слово. Черчилль, разумеется, прекрасно понимал, что происходит. Его не устраивало то, что Чемберлен пытался уклониться от объявления войны. Эта линия главы правительства противоречила убеждениям Черчилля. Кроме того, если бы война не была объявлена, то это означало бы, что Черчилль, безусловно, утратил бы шансы на включение в правительство. Таким образом, для недовольства действиями Чемберлена у Черчилля было более чем достаточно оснований. Однако он не хотел открыто выступить против Чемберлена в парламенте, понимая, что после такого выступления, даже если война и будет объявлена, премьер-министр может не пожелать взять его в состав правительства. Но Черчилль знал, что Чемберлен понимает, как опасно было бы для него выступление Черчилля в палате общин против правительства в такое время. Чтобы заставить Черчилля молчать в эти дни, Чемберлен и сделал ему 1 сентября предложение о вступлении в правительство. Теперь же, в ночь со 2 на 3 сентября, когда обнаружилось, что Чемберлен тянет, Черчилль решил припугнуть его. Он сообщил Чемберлену, что если до начала назначенных на полдень 3 сентября дебатов в парламенте он не узнает, каковы дальнейшие планы Чемберлена в отношении включения его в правительство, то он может выступить в палате общин. Более того, Черчилль просил Чемберлена обсудить с ним и состав будущего военного кабинета. Таким образом, он заявил претензию на то, чтобы этот состав был согласован с ним. Не ясно, что на самом деле собирался делать Черчилль во время прений в парламенте 3 сентября. Во всяком случае, Чемберлен связал Черчилля, передав ему в этот день в палате общин записку с просьбой зайти к нему в кабинет сразу же после окончания дебатов. Чемберлен объявил в палате общин, что с 11 часов утра 3 сентября 1939 г. Англия находится в состоянии войны с Германией. “Палата общин, — замечает английский историк Тэйлор, — силой навязала войну колебавшемуся английскому правительству”. В правительстве Чемберлена Черчилль получил пост военно-морского министра и члена кабинета. Черчилль внес в министерство морского флота не только богатство его солидного опыта, не только компетентность “умудренного государственного деятеля” 65 лет, который уже четверть века проводил здесь весьма ценную работу, но и неизменное воодушевление новой задачей, нескрываемое стремление к приключениям после долгих лет вынужденного “безделья”, безграничную жажду деятельности и такой же юношеский оптимизм. Хотя его заветной идее о “Великом альянсе”, имеющем “огромное влияние”, которую он вынашивал долгие годы, не суждено было осуществиться, а заключение пакта Гитлера—Сталина полностью уничтожило ее, он ни на одно мгновение не терял веры в победу. Уже в день вступления в войну он заявил в своей речи в нижней палате: “Мы можем быть уверены, что задача, которую мы добровольно на себя взяли, не превышает сил и возможностей мировой Британской империи и Французской Республики”; а два месяца спустя он говорил: “Я уверен, что нам предстоят большие потрясения; но у меня есть твердое убеждение, что Германия, которая сегодня напала на всех нас, является далеко не таким мощным и хорошо организованным государственным устройством, как то, которое 21 год назад государства-союзники и Соединенные Штаты принудили просить о перемирии”. То, в чем другие видели нечто желаемое и в чем они все же сомневались, он воспринимал как данность. Поэтому не следует удивляться тому, что уже в первые месяцы войны он вышел далеко за рамки роли первого лорда Адмиралтейства, что он — в парламенте и на радио — стал тотчас же голосом борющейся Англии, нации, которая для союзников и особенно для Соединенных Штатов стала живой гарантией того, что “Англия решительно настроена уничтожить Гитлера”. Фактически в это время Черчилль взял на себя значительную часть пропагандистской войны против гитлеровской Германии, важная часть которой заключалась в передаче известий Адмиралтейства, основной задачей которого было противодействовать деморализации, вызванной бездеятельностью “сидячей войны”, и поддерживать в военнослужащих боевой дух. В Германии он тотчас же был признан главным противником; уже непосредственно после начала войны Геббельс называл его не иначе, как “лживым лордом”, утверждая, что Черчилль сам потопил пароход “Атепия”, имевший на борту и американских пассажиров (на самом деле этот пароход был ошибочно торпедирован немецкой подводной лодкой). “Странная война” не могла продолжаться бесконечно. Английское правительство решило искать выход из нее путем переключения войны с Германии на Советский Союз. Имелось в виду каким-либо способом добиться прекращения войны с Германией, чтобы вместе с ней выступить против Советского Союза. В конце 1939 г., когда не без подстрекательства со стороны правящих кругов Англии возникла советско-финская война, в Лондоне решили, что появилась подходящая возможность для переключения войны. В это время Черчилль выступал с идеей проведения военной операции в Норвегии и Швеции с целью прекратить доступ шведской руды в Германию. После начала советско-финской войны английское правительство вместе с французским правительством не только оказывало Финляндии всяческую помощь, но и приняло решение направить через Норвегию и Швецию свои войска для войны против СССР, на стороне Финляндии. Эта акция означала неминуемую войну между Англией и СССР.' В данном случае Черчиллю изменил здравый смысл. Он поддержал Чемберлена в планах отправки английских и французских войск в Финляндию и, следовательно, на определенном этапе разделял его идею переключения войны с Германии на СССР. Эта авантюристическая позиция Черчилля объяснялась рядом причин. Ему, конечно, улыбалась идея стравить своих традиционных врагов — Германию и Советский Союз. Ведь он носился с ней еще в 1918 г. Сказалось, вероятно, и то, что Черчилль не хотел расходиться с Чемберленом и другими членами правительства, выступавшими за переключение войны. Речи Черчилля в то время в части, касавшейся Советского Союза, по существу, не отличались от речей премьер-министра. Он радикальным образом изменил свое отношение к СССР по сравнению с предыдущим годом, когда не был еще в правительстве. Вновь начались разнузданные высказывания в адрес СССР, напоминавшие его выступления периода интервенции и 20-х годов. Это был явный авантюризм, которым Черчилль грешил довольно часто. “Если бы началась война с Россией, — пишет Эмрис Хьюз, — вероятно, английский экспедиционный корпус был бы потерян в Финляндии и Англия встретилась бы с несчастьем значительно большим, чем операция в Дарданеллах”. Тэйлор также вспоминает о Дарданеллах в этой связи: “Финская кампания представляла собой новое и даже более худшее Галлиполи”. “Мотивы предполагавшейся экспедиции в Финляндию, — пишет английский историк, — не поддаются разумному анализу. Провоцирование Англией и Францией войны с Советской Россией в то время, когда они уже находились в войне с Германией, представляется продуктом сумасшедшего дома. Оно дает основания для того, чтобы предложить более зловещее толкование: переключение войны на антибольшевистские рельсы, с тем чтобы война против Германии могла быть окончена и даже забыта... В настоящее время единственно полезным выводом может явиться предположение, что английское и французское правительства в то время утратили разум”. Ранней весной 1940 г. Чемберлен наивно считал, что победа в войне с Германией для Англии обеспечена. В одной из своих речей он заявил, что “Гитлер упустил автобус”. Он хотел сказать этим, что за время “странной войны” Англия и Франция настолько мобилизовали свои ресурсы, что, баланс сил изменился в пользу союзников и их будущая победа обеспечена. Это заявление свидетельствовало о крайней ограниченности и слепоте английского премьер-министра. Это был один из многочисленных просчетов Чемберлена по крупным стратегического значения вопросам. Через пять дней после этого заявления немцы нанесли удар по Дании и Норвегии и быстро заняли их. Попытки Англии оказать своим флотом, авиацией и сухопутными силами сопротивление немцам в Норвегии закончились для нее поражением. При обсуждении деятельности правительства в палате общин многие ораторы заявили, что его некомпетентность стала совершенно очевидной и что оно должно уйти в отставку. Видный консерватор Леопольд Эмери привел слова Кромвеля, обращенные к Долгому парламенту: “Вы заседали слишком долго, если даже и принесли какую-то пользу. Уходите, говорю я вам, и пусть мы наконец от вас избавимся. Во имя бога, уходите!”. 9 мая Чемберлен встретился с Черчиллем, Галифаксом и Марджессоном, который являлся главным парламентским организатором консерваторов. Марджессон высказался за то, чтобы премьер-министром стал Галифакс. После этого Чемберлен задал решающий вопрос: согласится ли Черчилль войти в правительство, возглавляемое Галифаксом? Непревзойденный оратор и любитель поговорить, Черчилль на этот раз молчал. Тягостное молчание продолжалось в течение двух минут. Галифакс понял это молчание как отрицательный ответ. Да в общем и все так его поняли. Поэтому “князь умиротворителей” нарушил молчание первым и заявил, что ему как члену палаты лордов не следует формировать правительство, ибо в условиях такой войны, как нынешняя, премьерминистр обязательно должен быть депутатом палаты общин. “Черчилль, — замечает Тэйлор, — держал всех их в кулаке. Если бы он отказался войти в правительство, они все были бы сметены бурей народного возмущения”. В разгар этой невидимой для посторонних ожесточенной борьбы за власть в руководящих кругах английской консервативной партии Германия предприняла наступление на Западном фронте, двинув свои армии против , Франции, Бельгии и Голландии. Это произошло утром 10 мая. Чемберлен схватился за это новое обстоятельство, с тем чтобы удержаться у власти. Он решил, что в условиях ожесточенных военных действий никто не посмеет настаивать на замене правительства и лейбористы вместе с либералами согласятся на создание коалиционного правительства под его руководством. Расчет был неправильный. Лейбористы и либералы ответили отказом. Чемберлен понял, что теперь его уже ничто не может спасти. Он направился в Букингемский дворец и вручил королю отставку своего правительства. Король спросил его, что, вероятно, надо будет поручить формирование нового правительства Галифаксу. Чемберлен объяснил ситуацию, и в 6 часов вечера 10 мая 1940 г. король поручил Черчиллю сформировать правительство. Наконец Черчилль получил ту огромную власть, к которой стремился всю свою жизнь.

6,2. Военная и политическая деятельность Черчилля на посту премьер-министра

Черчилль получил высшую власть в Англии потому, что в тот момент политическая обстановка сложилась в его пользу. Народ выступал за ведение активной, решительной борьбы против фашистской Германии, и среди видных лиц, действовавших на английской политической сцене в то время, только Черчилль обнаружил способности оуковолить такой войной. Премьер сумел использовать этот благоприятный момент и в своих политических целях: чтобы сохранить принцип “национального единства” и не допустить возникновения новой фронды, он вводил “эксмиротворцев” Чемберлена в кабинет или назначал их на ответственные внешнеполитические посты. В течение самого короткого срока Черчилль сумел обезоружить своих бывших противников и сделал это так, чтобы между ними не образовалась пропасть. Его самой главной заповедью было сохранение национального единства, сплоченности перед внешним врагом и его (воображаемой) “пятой колонной” внутри страны. Министерство информации в руках все тех же доверенных людей стремилось к открытому использованию прессы, к гласности, пропагандировало культ “национального лидера” и особое внимание обращало на то, чтобы в обществе не распространялись мнения, не совпадавшие с общим направлением, например, в вопросе о мирных перспективах. Отныне Англия говорила лишь одним голосом, голосом Уинстона Черчилля. Этот голос был выражением непоколебимой воли к победе и решимости, он внушал, что лучше погибнуть, чем отказаться от борьбы, вести которую человеку предназначено самой судьбой. “Если вы меня спросите, - говорил он 13 мая, - какова наша цель в войне, то на это у меня есть только один ответ: победа! Победа любой ценой: так как без победы не может быть жизни”. В этой простой формуле — победа как единственная цель в войне заложены одновременно сила и слабость военной политики Черчилля. Она гарантировала в первую очередь национальную сплоченность, преодоление всех противоречий внутри неестественной, в сущности, коалиции, огромный подъем сил национального сопротивления. Благодаря этой победной формуле и личности Черчилля — вождя национального масштаба — Англия приобрела наконец то влияние, которое сделало ее достаточно сильной, позволило ей начать войну с нацистской Германией, сопровождавшуюся победным звучанием фанфар. Но отказ от целей, выходящих за рамки войны, выявил недостаточность этой формулировки, направленной только на негативную интеграцию, переносившую разрешение конфликта на будущее, в котором разрушался и образ врага и вместе с ним тот негативный образ, вызывавший такое раздражение у Черчилля. Прямая линия ведет от 10 мая 1940 года к тому дню 26 июля 1945 года, когда Англия дала отставку “вождю нации”, “архитектору победы”, потому что па этот день он уже не мог ничего больше дать или предложить, по меньшей мере ничего, что могло бы привлечь массы народа, выдержавшего войну, которая была не только антифашистской, но и антиплутократической. Если Черчилль полагал, что с помощью военной и внешней политики он сможет долгое время влиять на внутриполитическую интеграцию, то это говорит о том, насколько чуждыми были ему движущие силы того времени и как плохо он понимал тех, кто видел в нем знаменосца национального мышления и национального единства, считая его локомотивом того поезда, который должен был двигаться в светлое социалистическое будущее. Видя перед собой единственную цель — “уничтожение Гитлера”, — Черчилль воспринимал все вещи в этом свете очень просто; он использовал предоставленное ему пространство и побудил нацию к величайшей активности. Все виды энергии были направлены на военные усилия; более одного миллиона безработных вовлечены в производственный процесс; народ мобилизован на тотальную войну в таких масштабах, необходимость в которых появилась в Германии лишь три года спустя. Под руководством его старого друга Бивербрука авиация была в короткий срок так укреплена, что в наивысшей точке ее применения — “битве за Англию” - она уже превосходила люфтвафе. Это “пробуждение национального духа”, получившее впоследствии название “духа Дюнкерка”, стало выражением безусловной преданности Черчиллю, которую он всегда считал необходимым условием для политической деятельности. Теперь ему как никогда пригодилось его ораторское мастерство. Он не скрывал всей сложности положения, но умел укрепить веру в непобедимость британского оружия, причем ненавязчивым и самым действенным способом, шла ли речь об отступлении из Франции, “битве за Англию” или “битве в Атлантике”; он всегда был твердо уверен в окончательной победе и той поддержке, которую дело Англии получило во всем мире, особенно в Соединенных Штатах Америки. Одной из тайн его ораторского успеха было соединение двух элементов, которые всегда производили впечатление на широкие массы; одним из них была приподнятая библейская речь, напоминание о благословенной миссии Англии защищать свободу и цивилизацию от варварства “в случае необходимости даже в одиночку”; вторым элементом была агрессивность, резкие выводы и вызывающие жесты в адрес немецкого захватчика и его раболепной свиты, в адрес “олуха из водосточной канавы” — Гитлера, “гуннов” и “наци”, которые в конце концов “сломают себе шею”. Даже нижняя палата не оставалась равнодушной, когда он выступал в ней со всей своей страстностью и убедительностью. “Палата содрогалась от бурных оваций”, — говорил старый соратник Черчилля, бригадный генерал сэр Эдвард Снирз в мае 1940 года. “Теперь все сжалось в единую силу, сердце которой билось в унисон с сердцем вождя” Кроме поста премьер-министра Черчилль принял посты лидера палаты общин и министра обороны. В качестве министра обороны он, по существу, взял на себя верховное руководство военными операциями. Как известно, Черчилль не был профессиональным военным и его военный опыт ограничивался лишь службой на весьма небольших постах (самый крупный из них — это пост командира пехотного батальона), причем службой весьма кратковременной. Однако он на протяжении многих лет интересовался военными вопросами, изучал военную историю и внимательно следил за деятельностью военных министерств Англии, т. е. собственно военного министерства, министерства военно-морского флота и министерства авиации. Это дало ему значительную сумму знаний общего характера и возможность выдвигать перед военными руководителями Англии большое количество различных, как замечает Тэйлор, “оригинальных, но зачастую опасных идей”. Обилие различных идей у Черчилля отмечал и президент Рузвельт, который за годы войны хорошо узнал английского премьер-министра. Он говорил, что у Черчилля всегда имеются “блестящие идеи. У него появляется примерно сотня идей в день, и из них примерно четыре стоящие”. Что ж, это не так уж плохо. Многочисленные соратники Черчилля военного времени сообщают, как правило иронически, интересные детали, рисующие его автократические манеры в период пребывания на посту премьер-министра. Оливер Литлтон, занимавший во время войны ряд постов в правительстве Черчилля, рассказывает следующий случай. Однажды, пишет он, Черчилль созвал на 10 часов вечера заседание комитета обороны в подземной военной комнате, расположенной под помещением кабинета министров. Черчилль вошел, выпятив вперед подбородок. Это был верный знак предстоящего конфликта и позднего заседания. Он предложил на рассмотрение собравшихся какой-то вопрос и спросил их мнение. Когда Литлтон изложил свое мнение, Черчилль пришел в ярость. “Никогда за всю свою жизнь, — заявил он, — я не слышал более идиотского предложения, выдвигаемого старшим министром короля”. Предложение оказалось реальным и было поддержано присутствующими. Черчиллю ничего не оставалось, как после полуночи с ворчанием заключить: “Короче говоря, мы единодушно приняли идиотское предложение министра снабжения”. Очень не нравился коллегам Черчилля режим работы, который установил для себя премьер-министр. В свое время, когда Черчилль молодым кавалерийским офицером был на Кубе, он обратил внимание, что испанцы в самую жаркую пору дня ежедневно отдыхают. Привычку отдыхать в середине дня Черчилль практиковал в первую мировую войну, когда работал в адмиралтействе. Он обладал счастливым даром немедленно засыпать, как только его голова касалась подушки. Он пользовался этим даром ежедневно и поэтому, отдохнув днем, мог работать допоздна. В шутливой форме Черчилль пропагандировал идею дневного отдыха среди своих коллег, но, как свидетельствуют его мемуары, нашел мало последователей. Одним из них был адмирал Паунд, военный руководитель адмиралтейства, который настолько пристрастился дремать в кресле, что засыпал даже на заседаниях военного кабинета.